Нас догоняют, завязывается потасовка. Мужа просят показать, что в сумках. Он отказывает в довольно спокойной и адекватной форме. Его толкают в плечо, я умоляюще прошу мужчин оставить нас в покое. Голос нервный и срывающийся. Наивная, верю, что получится обойтись малыми потерями.

Когда муж кричит: «Беги, Саша!», я не сразу делаю это. Его бьют в лицо. Беспощадно и сильно. Кровь красными брызгами окрашивает белый снег. Затем следует второй удар, я убегаю и по пути достаю телефон. Дрожащими от страха пальцами набираю первый попавшийся номер. Номер отца. Бессвязно сообщаю ему, что происходит. Сбиваю вызов. Кричу, зову на помощь, забежав в двор жилого дома в нескольких сотнях метров от стройки.

Какой-то высокий широкоплечий мужчина, торопящийся на работу, соглашается пойти за мной. Мы возвращаемся к месту происшествия, но ни нападающих, ни сумок с насосами уже нет. Есть только Костя. Мой муж. Мои крики. А еще кровь. Много крови… Я падаю коленями на снег, его к себе прижимаю.

Сдавленные хрипы Кости, моя перепачканная одежда и мерзкий тошнотворный запах, который въедается в одежду и волосы. Скорая помощь, больничные стены и ужасающее осознание, что ничего уже не вернешь.

Я открываю глаза и учащенно дышу. Мокрая от пота, волосы прилипли к лицу. В груди колотится сердце, слезы везде. На губах, во рту. Соленые, вызывающие рвотные позывы.

Резко встав с постели, не сразу понимаю, где нахожусь. Голая, беззащитная. Дрожащая так сильно, что стучат зубы.

Это был сон, просто сон. Но боже, он был таким реалистичным, будто я заново во все это окунулась. Те же эмоции и чувства. Та самая безнадега и боль. В груди нестерпимо ноет.

Тянусь губами к безымянному пальцу правой руки и осознаю, что кольца со мной нет. Нет! Я сняла его по просьбе Ивана, но именно сейчас оно мне жизненно необходимо. Настолько, что дышать не могу.

— Саш, что с тобой? — слышу я голос Ивана, когда покидаю его спальню.

Миную гостиную, толкаю дверь, ведущую в мою комнату.

Если бы Костя меня не послушал и сделал по-своему, то не умер бы. Не попал под раздачу безмозглых гопников, не упал на торчащую в сугробе арматуру. Он бы жил. Жил!

Я никому об этом не рассказывала. Не смогла. Ни маме, ни отцу. Ни тем более Варламовым! Все два года жила с ощущением, что в смерти Кости была значительная доля моей вины. И наша ссора! Такая неуместная в тот день. Такая дурацкая. Зачем я вообще спорила? Зачем повышала голос?

Открыв шкаф, достаю оттуда кошелек и нащупываю в кармашке кольцо. Облегченно вздыхаю.

— Что происходит? — спрашивает Иван, заходя следом за мной в комнату. — Ты кричала во сне. Саш, что?

Он переводит взгляд на мою руку. Вскинув брови, смотрит, как я пытаюсь натянуть кольцо на палец. Безуспешно. Оно с тихим звоном падает на пол и катится прямо под ноги Ивану.

Северов поднимает кольцо. Рассматривает.

— Отдай, — прошу я его жалобно.

На что не следует положительной реакции. Глаза Ивана недобро вспыхивают, он твердой походкой идет к окну, дергает за ручку. Я бросаюсь за ним! Пытаюсь предотвратить то, что он хочет сделать! Цепляюсь за его руку.

— На хуй! — звучит наполненный злостью голос Северова.

Снежный ветер врывается в комнату, а мое обручальное кольцо улетает на улицу.

Глава 49

49

Несколько раз непонимающе моргнув, я бросаюсь к окну.

Холода не чувствую вовсе, хотя колючие снежинки впиваются в лицо и тело. Правда, тут же тают.

Я всматриваюсь в темноту, но разобрать ничего не получается. Как ни пытаюсь. Наши окна выходят на лес. Фонарей здесь нет, улицу освещает лишь яркая луна. И без слов понятно, что кольцо улетело в сугробы. Высокие, огромные. Почему хозяева гостиницы убирают только у центрального входа, где видят постояльцы? Ну почему?

Иван отодвигает меня в сторону, осторожно взяв за плечи. Закрывает окно, нажав на ручку до упора.

Только после этого я перевожу на него взгляд. Северов спокойный и невозмутимый. В голубых глазах вновь умиротворение и штиль. Будто не он только что совершил самый кошмарный поступок, какой только мог!

Меня захлестывает злость, такая жгучая и горькая, что легкие начинают гореть и с трудом получается сделать вдох. Я захлебываюсь, пропитываюсь ею и тону. Протягивать руку и спасать бесполезно.

— Ты… ты… Да как ты смеешь! — тычу я указательным пальцем Ивану в грудь. — Кто дал тебе право распоряжаться моими вещами? Кто?

Северов молчит, внимательно слушая каждое мое слово. И это заводит еще сильнее!

— Боже, я не верю! Не верю, что ты это сделал! — качаю головой. — Покажи руки, Ваня! Покажи, пожалуйста… Вдруг ты спрятал кольцо где-то между пальцами, в ладони. Где-то… я не знаю, где угодно! Лучше бы так и было и ты оказался чертовым фокусником!

— У меня нет никакого кольца, Саша, — немного равнодушно отвечает Северов.

На его лице при этом не дергается ни один мускул.

— Как нет? Ты уверен?

— Уверен, Саша. Твое кольцо утонуло в снегу.

— Я его найду!

Резко развернувшись, я бросаюсь к шкафу. Надеваю трусики, футболку. Тянусь к джинсам и флиске. В голове такой хаос, что даже не пытаюсь анализировать ситуацию. Ни к чему.

Иван преграждает дорогу, когда я намереваюсь выскочить из спальни, всовывая ногу в штанину. Он возвышается надо мной, как нерушимая скала, с тем самым невозмутимым выражением лица. Пытаюсь проскользнуть мимо, но тщетно. Северов не дает мне этого сделать. Просто не дает. Я снова злюсь, закипаю внутри!

Не сдержавшись, ударяю Ивана кулаками по груди, требуя пропустить. Потом еще и еще. Бью отчаянно и часто, вкладывая максимум силы, а он не шевелится даже! Ему хоть бы что! Будто все мои старания напрасны. Я очень, безумно хочу, чтобы Ивану стало хотя бы на какую-то долю секунды так же больно, как и мне.

— Пусти, я кому говорю! Чертов эгоист! Ненормальный собственник! Привык, что всё и всегда по-твоему? Как бы не так! Я не твоя, ясно? Не принадлежу тебе и не буду! И ты не вправе без спросу брать и вышвыривать МОИ личные вещи в окно!

Слезы катятся по щекам от осознания что с большой долей вероятности я и правда не найду кольцо. Слишком нереально это.

— Ты не вернешься к нему больше, — произносит уверенно Иван. — Он не заслуживает тебя.

— А кто заслуживает? Ты? — спрашиваю я с насмешкой, продолжая толкать Северова в грудь. — Ты ничего о нем не знаешь! О нас не знаешь! Он прекрасный мужчина! Лучший!

Я безжалостно выкрикиваю слова, восхваляя мужа. Бью по больному! Хлестко, резко. Наконец добившись того, что внешне хладнокровный Иван взрывается. Перехватывает меня за запястья, тяжело дышит в лицо. Его взгляд наполняется бешенством, яростью! Клянусь, если бы наши силы были сопоставимы, Иван бросился бы со мной в схватку. Или я бы первой напала, выразив готовность.

Северов подхватывает меня на руки, забрасывает себе на плечо и несет в ванную комнату. Я стучу кулаками по его спине.

Открыв кран, Иван ставит меня на ноги, наклоняет над раковиной и, зачерпнув огромной ручищей воду, умывает. Я захлебываюсь, продолжая лить на него поток негатива и обвиняя во всех смертных грехах. Гордыне, похоти, гневе. Совершенно себя не контролирую. Наверное, так выглядит настоящая истерика.

Северов тем временем умывает меня раз за разом, пытаясь удержать, потому что я брыкаюсь и отчаянно пытаюсь вырваться.

Увидев, что я замолчала, Иван выключает воду и ослабляет хватку. Отходит от меня подальше и застывает в дверном проеме. Глубоко и неровно дышит.

— Остынь, — бросает небрежно. — Можешь даже душ принять.

— Спасибо, обойдусь!

— Как знаешь.

Он поворачивается ко мне спиной. Уходит.

— Куда ты? — кричу ему вдогонку.

Мое лицо, волосы и одежда — мокрые. В таком виде не выйдешь на улицу — можно превратиться в сосульку.

— Мне тоже нужно остыть, — отвечает Северов. — Чтобы не натворить того, о чем потом пожалею.