— Жаль, Саша.

Я вскидываю подбородок и мысленно проклинаю всех членов нашей общины. Каждого, кто ступил на эту кривую дорожку и потащил за собой целые семьи и маленьких ничего не смыслящих детей. Двадцать чертовых лет они превозносили искусного шарлатана до уровня бога! А тот не обладал никаким талантом, кроме как вводить людей в заблуждение.

— А мне ничуть не жаль, — отвечаю резко.

— Не думал я, что жена моего младшего и любимого сына окажется продажной дрянью.

— Что вы себе позволяете?!

Я захлёбываюсь от негодования! С силой сжимаю пальцы в кулаки, начинаю дрожать. Я любила Костю и была ему хорошей женой. Михаил понятия не имеет, что младший сын последние годы своей жизни презирал родного отца. И раз за разом разоблачал его мошеннические схемы.

— Когда Костя брал тебя замуж я и подумать не мог, что однажды ты отречешься от своей семьи.

— Я не собиралась отрекаться от семьи!

— Ты хотела сбежать. С чужаком, — напоминает целитель Михаил. — А сбежать с чужаком это означает автоматически выйти из общины.

К глазам подкатывают слёзы, я держусь из последних сил. Меня не наказывают физической расправой, но уничтожают морально. Кажется, будто я по кусочкам рассыпаюсь. Каждый раз, когда меня пытаются лечить от «зависимости».

Три дня назад я и помыслить не могла, что окажусь в этом чудовищном месте. В месте, где исцелили моего отца и многих-многих других членов общины. Условия здесь оказались вопиющими. Мало того, что меня удерживают против воли, так ещё и запирают на замок в тесной комнатушке размером два на два. Кормят водой и хлебом и приказывают молиться. За неповиновение — голодание и прессинг.

Господи, я вообще не должна была быть здесь! За что?!

Три дня назад мать выписали из больницы. Она попросила сопроводить её на встречу к Варламовым. Мой самолёт улетал глубокой ночью, а мать была немного ослаблена, поэтому я согласилась. Когда отец вез нас на своём жигуле за город, я мягко призналась родителям в том, что полюбила мужчину и лечу в столицу, чтобы поддержать в сложный для него период. Разложила по полочкам, донесла всё, что хотела. Спокойно, без истерик. Без обвинений и упрёков. Подала как факт.

На меня не кричали. Наверное, где-то в глубине души понимали, что я давно вышла из-под контроля. По крайней мере мне тогда так показалось. И зря.

В доме у Варламовых было шумно и людно. Присутствовал Давид с женой и детьми, а также Николай, отчего мне становилось не по себе. Особенно, когда он украдкой провожал меня плотоядным взглядом и облизывал губы.

Помню, как вышла в комнату, чтобы позвонить Ивану. Он долго не снимал трубку, после чего я отключилась и двинулась к двери. Услышав в коридоре приглушенный голос Давида почему-то не торопилась покидать убежище. Он говорил о страшных вещах. Верующий человек. Сын целителя и основателя общины. Его правая рука. Давид говорил о шлюхах, долгах и ворованном товаре. Последний он хранил на складе Северова.

Я тут же набрала номер Ивана в третий раз, но вместо его голоса услышала истеричный голос Алины. Она возмущалась и кричала. Спрашивала по какому поводу я смею звонить на этот номер? На номер, на секундочку, моего мужчины! Помню, как возмутилась и жутко обиделась на Северова. За то, что позволяет своей бывшей без спросу трогать свой мобильный! За то, что не я, а она рядом! Меня он отказался видеть. В глубине души я всё понимала и не верила в ту ересь, что несла обиженная девушка. Алина твердила что-то о воссоединении и втором шансе. Но объяснения я, конечно же, хотела тогда услышать от Ивана лично.

Написав предупредительное сообщение Северову, вернулась за стол. А дальше начался какой-то сюр! Присутствующие стали прямо обсуждать мою предстоящую свадьбу с Николаем. Подшучивали над нами, доброжелательно улыбались. У меня от злобы всё внутри лопалось, ломалось. Я отчаянно пыталась доказать, что замуж не собираюсь! На что целитель Михаил попросил меня ненадолго выйти из-за стола для важного разговора. А дальше… дальше происходило всё будто в страшном сне. Я оказалась в дурацком лазарете по наводке собственной матери, которая попросила Варламова-старшего как-нибудь повлиять на мой выбор. Исцелить от неправильной и губительной любви к мужчине.

— Выходи, Саша, — наконец произносит Михаил, кивая на дверь.

Резко поднявшись с места, я надеюсь, что меня выгонят отсюда к чертям. Дадут свободу. Потому, что грешница. Потому, что неповинуюсь. Потому, что отказываюсь от чудодейственного лечения и молитв. Я просто хочу к Ване. К такому родному, уютному и горячему. Чтобы согрел и утешил. Я просто хочу спокойно жить. Любить и быть любимой. Что в этом, чёрт возьми, плохого?

Варламов выводит меня в узкий коридор и, придерживая под локоть, тащит за собой. С каждой секундой я начинаю понимать, что никто не собирается меня отпускать. Всё намного-намного хуже.

Я оказываюсь в просторной комнате со старым кухонным гарнитуром. Здесь грязные окна и занавески, обеденный стол с испачканными в соусе тарелками. На потолке висит не люстра, а лампочка. Она постоянно мигает отчего начинают быстро уставать глаза.

— Садись, — кивает Варламов на стоящую посреди комнаты табуретку.

Мне показалось, что кто-то пытался встать на табуретку и поправить лампочку, но нет. Табуретка предназначалась для меня. С самого начала.

— Зачем? — спрашиваю настороженно.

— Саша, не заставляй меня делать тебе плохо или больно. Всё, что сейчас происходит — ради твоего же блага. Проводя время с молитвами и не отвлекаясь на мирские дела, ты очищаешь душу и вновь возвращаешься к тому, с чего начинала.

Михаил усаживает меня на табуретку, словно маленькую. Начинает что-то искать в ящиках кухонного гарнитура. Всё что я могу — это плакать. Тихо, почти беззвучно. Ощущая как слёзы быстро-быстро катятся по моим щекам и попадают на платье, оставляя на нём темные мокрые пятна.

— Я ведь помню тебя совсем маленькой, — продолжает Варламов. — Четыре с половиной было Сашеньке, когда отца ко мне привели. Как ты просила меня о помощи! О! Глазки-бусинки были наполнены слезами. Папа ведь пропащий человек. Вылечите его, пожалуйста!

Я шмыгаю носом и с ужасом замечаю, как Михаил достает из ящика ножницы. Большие такие. Почти как садовые.

— Папа твой провёл у меня четыре недели! Четыре, Саша. Выдержал, не сломался. А зависимость у него была ой какая сложная! Твоя полегче будет.

Варламов подходит ко мне, я зажмуриваюсь. Чик-чик-чик… Он действует спокойно и хладнокровно, в тот момент, когда у меня сердце разрывается от вопиющей несправедливости и боли. Я не должна здесь быть. В этой страшной сырой лачуге! Я должна быть с Иваном. В его надежных и сильных объятиях. И обязательно буду. Наверное, именно этот факт и не даёт мне шанса, чтобы сломаться.

— Красота в твоём случае губительна, Саша, — заключает Михаил, после чего отводит меня в комнатушку и закрывает дверь на замок.

Я обессиленно падаю на кровать и ощупываю свои волосы. Они стали короче. Намного-намного короче. Мои длинные волнистые волосы, которые я унаследовала от бабушки. У той в молодости была густая коса ниже пояса. И цвет волос точно, как у меня — светло-пшеничный.

После моря пролитых слёз я пытаюсь утешить саму себя. Это ведь не самое страшное, что может произойти в жизни. Волосы отрастут, а я обязательно выберусь из заточения. Пока не знаю как, но выберусь! Возможно, мама одумается. Быть может, отец. Вспомнит, как ему было сложно не тронуться здесь умом.

Глава 75

Через час мне приносят ужин. Очень щедрый по нынешним меркам, потому что вместо воды чёрный чуть подслащенный чай. Сначала мне хочется швырнуть алюминиевую кружку в лицо Михаила, но я сдерживаюсь изо всех сил. Скалюсь (улыбаться не получается) и принимаю всё, что дают. Будет глупо лишиться и этого. Мне мало еды. Желудок часто сводит от голода, а голова постоянно кружится. Так и умереть недолго. А я жить хочу. В такие моменты остро ощущаю, насколько сильно.