— Не тронешься. Мы рядом.

— Он… боже, утром всё было хорошо. Я приготовила завтрак, мы долго обсуждали новости. Приняли решение на этой неделе возвращаться в Германию. А потом отец сказал, что приляжет. Мол, не выспался, голова всю ночь болела. Он… он больше не проснулся, Ваня.

Я делаю шаг навстречу, крепче обнимаю мать. Каждый из нас чувствует себя невыносимо-виноватым за то, что случилось с отцом.

— Знаешь же какой он упрямый, — произношу спокойно и тихо.

— Был.

— Что?

— Был упрямым, Вань. Его больше нет.

Чёрт. Это нормально, что я всё ещё думаю о нём как о живом человеке? Даже когда еду на кладбище, общаюсь со священником и занимаюсь всеми этими холодящими кровь организационными моментами. В какой-то момент мне даже кажется, что для уточнения деталей нужно позвонить отцу и получить его одобрение. Я достаю телефон, набираю знакомый номер. На полном, блядь, серьезе. И только потом вспоминаю, что гроб из красного дуба для него и только. Ни на один вопрос отец больше не ответит.

В свою квартиру я возвращаюсь поздно ночью после того, как встречаю в аэропорту родную тётку и Маринку. Отвожу их к матери, затем со спокойной душой еду к себе.

Квартира холодная и сырая. С конца декабря здесь никто не жил. В холодильнике пустые полки, в ванной комнате стерильная чистота, а в гостиной всё на своих местах. Когда уезжал, то точно помню, что оставил после себя хаос и разруху. Убрать помогла Люба — помощница по дому, которая работает на нашу семью вот уже десятый год. Два раза в неделю она убирает в квартире родителей, два раза у меня и два у Паши. Воскресенье Люба проводит с семьей и внуками.

Не удосужившись принять душ, я заваливаюсь на кровать и набираю Сашку. Её голос тихий и сонный. Очевидно, что я разбудил Златовласку.

— Как ты, Вань?

За последние двадцать четыре часа — это самый распространённый вопрос. Как я? Если честно, то хуже не придумаешь. Но Саше я отвечаю, что нормально.

— Уверен, что не хочешь, чтобы я прилетела?

— Уверен.

Я перекатываюсь на спину, смотрю в потолок. Саша просилась со мной, но билет я изначально взял один, потому что знал, что у неё и своих проблем достаточно. Времени на уговоры не было, наши отношения по-прежнему оставались для всех секретом. Да и мне одному проще. Просто, потому что проще. Где-то можно проявить свою слабость, где-то ненадолго сломаться. При Сашке нужно было бы держаться.

— Спокойной ночи, Саш. Я наберу тебя завтра. Когда всё закончится.

— Спокойной ночи, Вань. Я буду ждать.

Я вешаю трубку и закрываю глаза. Уснуть так сразу не получается. Ворочаюсь до самого утра и только потом проваливаюсь в сон, резко из него выныривая в восьмом часу с колотящимся сердцем и участившимся дыханием.

День похорон проходит ожидаемо сложно. Людей оказывается куда больше, чем я думал. Количество доходит до тысячи, присутствует и пресса, и политики. Когда мать пытаются сфотографировать, я резко срываюсь с места и силой выталкиваю журналиста за территорию кладбища.

После процессии каждый считает своим долгой подойти ко мне, Пашке и матери и выразить соболезнования. Мне становится не до вежливости, когда мать, придерживая меня под руку, пошатывается от усталости. Она тоже почти не спала и не ела. А ещё находится под сильнейшими успокоительными. Поэтому мы с братом принимаем решение увезти её домой немедленно.

На поминальный обед в доме собираются самые близкие. Человек пятьдесят. Я пью алкоголь в неограниченных количествах. На душе тошно, сердце будто сунули в тиски. Ни вдохнуть, ни выдохнуть нормально не могу.

Чуть позже часть гостей расходится. Мать вместе с сестрой поднимается наверх. Ей ставят укол со снотворным. Внизу остаюсь я, Пашка, Марина, Гена и Мира. Мы с детства дружили, постоянно находилсь в одной компании, пока оттягивались наши родители.

Правда, разговаривать мне ни с кем не хочется. Я тупо пялюсь в одну точку, много курю и пью виски. В голове туман, лишь картинки из детства удается уловить. А детство у меня было счастливым, клянусь. Столько клёвых моментов, улыбок и смеха. Родители никогда от нас с братом не отмахивались. Помогали, выслушивали, но при этом не давили, а предоставляли возможность сделать собственный выбор. Я буду воспитывать своих детей точно так же.

Звонок в домофон отрывает меня от размышлений. Я бросаю взгляд на толпу, Мира спохватывается.

— Это Алина! Она сумела прилететь.

Пошатывающейся походкой иду в прихожую. Открываю дверь, коротко смотрю на свою бывшую. Одета с иголочки даже в такой мрачный день. Платье, аксессуары, макияж. Я киваю ей, чтобы проходила и направляюсь в гостиную.

— Вань!

Обернувшись, вопросительно смотрю на Алину. Она всхлипывает и бросается мне на шею.

Глава 69

С появлением Алины в гостиной становится громче. Не то, чтобы меня раздражал шум, просто он определенно отвлекает от размышлений, в которых я предпочитаю плавать. В одиночку, пусть и сижу в компании.

Мира поближе подсаживается к Алине. Обнимает её, целует в щёку. Гена участливо откупоривает бутылку вина и наполняет бокал темно-красной жидкостью.

Алина берёт слово как новоприбывшая. Тихо плачет, слёзы катятся по её лицу. Она рассказывает присутствующим о том, каким прекрасным мужчиной был мой отец. Людей сильнее и благороднее она ещё не встречала. Моя бывшая не лукавит — правда так считает, потому что примерно пять лет назад у её семьи были серьезные финансовые проблемы. Если бы мой отец не вмешался по старой дружбе — не было бы ничего. Ни денег, ни украшений, ни лайтовой жизни в Штатах. Насколько я знаю, за свои двадцать восемь лет Алина надолго не задержалась ни на одном рабочем месте. Её спонсирует отец.

Мира протягивает подруге салфетки, бросает на меня заинтересованный взгляд. Чего ждёт? Что я впечатлюсь и Алину на коленки себе пересажу? Стану кусать локти, мол такую женщину потерял? Или бурно похлопаю в ладоши? Что, блядь?

— Добавки? — предлагает Пашка, сев рядом на диван и поставив на журнальный стол закуску в виде фруктовой нарезки.

— Давай.

Он тянется к бутылке. Наливает мне и себе. Как-то так вышло, что Пашка был маминым любимчиком и обожал виснуть в книгах и компе. А я душу готов был продать за то, чтобы потусить с отцом в гараже или отправиться к озеру на рыбалку. Малейшие просьбы, по типу, подай гаечный ключ или выкопай червей, выполнял с таким энтузиазмом, будто своим поступком спасаю мир. Но это совершенно точно не означает, что моя личная скорбь и боль хотя бы на йоту больше Пашкиной.

— Ты говорил, что на работе проблемы. Решаемо? — спрашивает брат, откинувшись на спинку дивана.

— Да. Думаю, что да.

— Как надолго ты здесь?

Я делаю очередной глоток виски, перед глазами плывёт. И от алкоголя воротит, если уж совсем честно.

— Надеюсь, что не очень надолго.

— Нотариус просил заехать на этой неделе.

— Угу, помню.

Ставлю недопитый бокал на стол, приподнимаюсь с места. Разговаривать не то, что не хочется — сложно. Ком в горле стоит.

— Паш, я спать пойду, ладно?

Брат кивает, опускает взгляд. Возможно, он хотел поговорить со мной откровенно и поделиться своей болью. Проблема в том, что свою собственную я предпочитаю носить в себе.

Ни с кем кроме Паши не попрощавшись, я поднимаюсь на второй этаж и открываю гостевую спальню. Кровать, зеркальный шкаф и два кресла с журнальным столом. Прилегающая ванная комната. То, что нужно.

Снимаю пиджак, расстёгиваю рубашку. Усиленно тру левую половину груди. Там тянет, болит, распирает. Интересно, завтра отпустит? А через неделю?

Вся одежда чёрного цвета и жутко воняет. Побегать пришлось сегодня вдоволь.

Я прохожу в ванную комнату, раздеваюсь догола и встаю под ледяную воду. Она не помогает, потому что в голове всё ещё туман, но больше не от алкоголя, а от недосыпа. Прошлая ночь прошла почти без сна.

Выйдя из ванной комнаты, я не сразу различаю в полумраке посторонний женский силуэт. Осознание приходит позже. Тут же запах сладкий вбивается в ноздри. Тут же раздражение нарастает. Алина какого-то хера здесь. В моей спальне.